Так же безотчетно, как губы Бет смыкались вокруг ложки с целебным питьем, ее руки продолжили движение — еще раз, и еще…

Джеральд перевел дыхание.

— Вы умница, Роберт, — мягко сказал он молодому Бофорту, — но вот на этот раз вы все сделали неправильно. Это не ваша вина — вы прежде ни с чем подобным не сталкивались. Вы ведь ее поили успокоительными снадобьями, верно?

Берт утвердительно склонил голову. В глазах его мелькнуло понимание.

— Самый надежный способ сделать беду непоправимой, — вздохнул Джеральд. — Душа изнывает от горя — а тело ничем не может ей помешать. Берт, покой и отдых для вашей сестры просто губительны. Ей нужна усталость — настоящая, до ломоты во всем теле, до боли в костях. Проследите, чтобы она не переставала мыть эти чертовы полы — пусть хоть весь замок перемоет, пока не свалится.

— Пока не свалится? — переспросил Берт тоном скорее утвердительным — ну, хвала Создателю и стенам Эйнсли, мальчик и вправду понимает!

— Именно так, — кивнул Джеральд. — Ни пить, ни есть, пока не упадет, не давайте. Когда свалится и уснет, в кровать не переносите. Пусть спит на полу. А вот когда проснется, накормите немедленно — и непременно горячим.

— Понимаю, сир, — медленно произнес Берт. — Думаете, поможет?

— Думаю, да, — ответил Джеральд и, повинуясь внезапной мольбе в глазах юноши, добавил: — Я ведь очень хорошо помню… когда мне было велено жить, у меня был мой меч… я держался за него — и выжил. Человеку нужно держаться хоть за что-нибудь, Берт. У твоей сестры нет меча — так пусть хоть за тряпку…

— Но леди не подобает мыть полы! — истерически взвизгнула Элис де Бофорт, когда превращенное в тряпку покрывало в руках Бет мазнуло по ее туфелькам.

— Умирать от горя в девятнадцать лет леди тем более не подобает, — отрезал Джеральд.

Бет очнулась от дикой ломоты во всем теле. Болело все — ныли кости, резкая судорога сводила мышцы, горели невесть где и когда содранные руки.

Девушка с трудом разомкнула тяжелые веки и приподнялась на локте. Локоть тут же пронзила резкая боль… и немудрено — ведь она почему-то лежала на полу. Пол был холодным и невероятно жестким… а Бет была усталой, измученной и голодной… а еще — живой. Отвратительно и бесспорно живой. Мертвые ничего не чувствуют — а она ощущает холод и боль… и запах жареного мяса, свежевыпеченного хлеба и горячего вина. Блюдо и кубок стояли прямо на полу рядом с ней, и Бет было не до размышлений, откуда они взялись. Она не хотела есть, не хотела… но руки ее, совершенно не считаясь с ее волей, потянулись к еде и питью, и Элизабет де Бофорт сама не заметила, как и когда уплела подчистую все жаркое и ополовинила кубок.

Еда и пряное горячее вино придали ей сил — тех самых, которых Бет недоставало, чтобы заплакать. Теперь же слезы хлынули дождем, обжигая ободранные в кровь ладони… Джей… о Джей… за что?

— Бет! — послышался рядом взволнованный голос брата. — Бет…

Девушка отняла ладони от лица.

Берт был бледен, его шатало от усталости, и Бет немедленно стало стыдно. Она не знала, сколько времени прошло с той жуткой минуты, когда ей сказали, что Джей умер и мир для нее померк, — но ведь наверняка Берт не отходил от нее ни на шаг… Господи, да он еле стоит!

— Берт, — еле слышно пробормотала Бет, — иди спать. На тебя смотреть страшно.

— Вы были правы! — изумленно выдохнул Берт. — Благослови вас Создатель — вы были правы!

Бет подняла голову. Рядом с братом стоял высокий красавец с золотыми волосами и смотрел на нее сверху вниз — и это ему предназначалась благодарность Берта.

Ах вот, значит, как!

В единое мгновение измученные глаза Берта были ею позабыты — нет, всего минуту спустя она вспомнит о них и до дрожи устыдится того, какой бессердечной сделало ее горе. Но здесь и сейчас Бет уже не помнила, не могла помнить ни о чем, кроме того, что Джей мертв, а она жива — как и этот золотоволосый красавчик, неведомой хитростью принудивший ее жить!

— Значит, это вам я обязана? — холодно спросила она.

Золотоволосый помедлил и кивнул. Гнев захлестнул Бет с неистовой силой.

— Как вы посмели? — яростно выпалила она. — Как вы могли? Кто дал вам право принудить меня дышать, ходить, есть, пить и разговаривать? Да кто вы вообще такой, что посмели…

Лицо незнакомца окаменело.

— Я тот, — резко бросил он, — кто дышит, ходит, ест, пьет и разговаривает.

Он развернулся на каблуках, не прибавив ни единого слова, и ушел.

— Бет, — простонал брат. — Ох Бет, что же ты сказала…

Узнав, что мерзавец, заставивший ее жить, не кто иной, как Его Величество король Олбарии Джеральд Первый, Бет только молча кивнула. В дальнейших объяснениях не было нужды — о несбывшейся любви Девы Джейн и молодого короля знала вся Олбария, и Бет не была исключением.

Я тот, кто дышит, ходит, ест, пьет и разговаривает…

— Я попробую объяснить Его Величеству… — отважно предложил Берт.

Что толку в запоздалых сожалениях? Сама сделала тупость, сама теперь и изволь ее исправить. И брата в это не вмешивать — ему и так по твоей милости несладко пришлось.

— Нет, Берт, — покачала головой девушка. — Спасибо. Я сама.

Однако прежде, чем приступать к объяснениям требовалось еще кое-что сделать. Эйнсли, брошенный родителями на ее с Бертом попечение, давно приучил Бет делать все по порядку и своевременно, не пропуская ничего и не забегая вперед. Она и теперь не изменила этой привычке. Сначала домыла полы… так вот чем, оказывается, король вернул ее к жизни — мокрой тряпкой! Потом Бет велела согреть себе воды для ванны. Мылась она очень долго, с ожесточением сдирая с себя муть минувших дней, когда она позволила себе умирать, даже не подумав о том, каково Берту будет вслед за другом потерять еще и сестру. Потом она оделась так тщательно, что даже мать не нашла бы, к чему придраться, и расчесала еще влажные от недавнего мытья темные волосы. Уж если ты, оскорбляя человека ни за что ни про что, выглядела зареванной распустехой — изволь проявить к нему уважение хотя бы настолько, чтобы придать себе достойный вид, а потом уж лезь на глаза с извинениями… да еще захочет ли он твои извинения слушать?

Захочет или нет, но не высказать их нельзя. Бет готовилась просить прощения, как воин готовится идти в смертную битву — без всякой надежды на благополучный исход, но с беззаветной решимостью.

Его Величество она отыскала в замковой часовне.

Он не молился — просто стоял, задумавшись, и глядел в никуда. Плащ был накинут на плечи короля так небрежно, будто он и вовсе не ощущал промозглого сырого холода, от которого гулкий звук шагов делался чужим и каким-то далеким. Заслышав этот холодный звук, Джеральд обернулся, и у Бет мигом пропали все тщательно заготовленные слова. Она молча стояла и смотрела на серьезное бледное лицо Джеральда, и не могла заставить себя открыть рот и хоть что-то сказать. Собравшись с силами, она сделала еще шаг вперед — и смешалась окончательно. Внезапно король усмехнулся краешком губ.